Хроническое сегодня | Эхо

🎁 Весь декабрь «Эхо» дарит подарки: https://qri.lu/xV2y5hl
___

10 июля 1991 года Борис Ельцин официально вступил в должность первого президента Российской Федерации. А спустя ровно пять лет — 3 июля 1996-го — он был переизбран на второй срок. Эти июльские даты — повод вернуться к свидетельствам тех, кто был рядом с Ельциным в ключевые моменты российской истории. Поэтому сегодня мы обратимся к воспоминаниям людей, которые работали с Ельциным и чьи интервью сохранились в архиве радиостанции «Эхо Москвы». В программе «Хроническое сегодня» три взгляда на эпоху Ельцина: изнутри службы безопасности, с позиции соавтора конституции и глазами пресс-секретаря.

00:05 Начало
00:41 Коржаков: Защита Ельцина от него самого
03:08 Коржаков о сложностях формирования президентской охраны
06:26 Коржаков: Арест Хасбулатова и Руцкого в 1993 году
10:49 Коржаков об увольнении и состоянии здоровья Ельцина
14:39 Шахрай: Модель сильного президента в Конституции
17:03 Шахрай о "фиктивной" и "реальной" Конституции
19:45 Шахрай: Низкий авторитет политических партий в России
21:44 Шахрай: Федерализм как гарантия против авторитаризма
24:50 Шахрай о проблемах национальных республик и Чечни
28:44 Шахрай: Распад СССР и референдум о независимости Украины
30:53 Шахрай: Статья 5 договора СНГ и вопрос Крыма
36:59 Шахрай: Юридический статус Будапештского меморандума
40:09 Якушкин: Особенности работы пресс-секретаря Ельцина
53:59 Якушкин о свободе и границах работы пресс-секретаря

Программу подготовила Ксения Никонова.

__

Читать полный текст программы на сайте «Эха»: https://echofm.online/programs/chronic-today/hronicheskoe-segodnya-77

Актуальная ссылка на зеркало сайта (для перехода из России без VPN) в телеграм-канале ЭХО FM: https://t.me/echofm_online
Вы также найдёте там мнения, расшифровки программ, переводы материалов из иностранной прессы и многое другое.

Телеграм-канал ЭХО / Новости: https://t.me/echoonline_news

Приложение «Эхо Online» — круглосуточный эфир: https://echofm.onelink.me/yH6x/gx5ywe7g


___

🎁 Весь декабрь «Эхо» дарит подарки: https://qri.lu/xV2y5hl
★ Support this podcast on Patreon ★

Creators and Guests

Editor
Ксения Никонова
Журналистка «Эха»

What is Хроническое сегодня | Эхо?

Архивные передачи «Эха Москвы» на самые важные темы дня сегодняшнего

10 июля 1991 года Борис Ельцин официально вступил в должность первого президента Российской Федерации. А спустя ровно пять лет — 3 июля 1996-го — он был переизбран на второй срок. Эти июльские даты — повод вернуться к свидетельствам тех, кто был рядом с Ельциным в ключевые моменты российской истории. Поэтому сегодня мы обратимся к воспоминаниям людей, которые работали с Ельциным и чьи интервью сохранились в архиве радиостанции «Эхо Москвы».

Первый из них Александр Коржаков, глава службы безопасности Бориса Ельцина.В гостях у Ирины Воробьевой и Оксаны Чиж в 2016 году он рассказывал, что главный человек, от которого нужно было оберегать президента Ельцина – был сам Борис Ельцин.

И.Воробьева ― Хорошо. 90-91 годы – тогда вам какие решения приходилось принимать, какие были самые сложные в это время – 90-й, 91-й в особенности?

А.Коржаков ― Вообще, когда было принято решение не мной, а ближайшим окружением Ельцина. Из него тогда лепили будущего президента. Его не Таня лепила и не Наина, а те люди, которых сейчас забыли и ни одного человека не пригласили в этот Президент центр. Еще много среди них живых: и Лев Шемаев, Владимир Комчатов, Лева Пономарев наш до сих пор борец за права человека. Я еще много могу называть. Многих нет. Лида Муранова, которая за здоровьем Ельцина следила. Когда у него со спиной было – лечила. Эти люди, они все забыты. Их как будто и не было никогда. Эта семейка, которая должна была их благодарить всю жизнь за Ельцина, которого им вернули, они этих людей забыли навсегда.

И могу сказать, что тогда было очень трудно его охранять. Я потом уже много раз в интервью говорил, когда меня спрашивали, что было самое опасное для Ельцина – покушение, чего-то такое – я всегда говорил, что самое опасное – был Ельцин сам для себя. Он сам создавал трудности, проблемы. То он якобы в речку упал, глубина которой полметра. То он в бане заперся, что пришлось дверь выламывать. Он стрелялся… Слав Богу, что я патроны все сварил, поэтому он не мог никак застрелиться. Илюшин с Барсуковым чуть с ума не сошли – думали, сейчас он застрелится. А я-то знал, что не застрелится никогда.

И.Воробьева ― Кошмар какой!

А.Коржаков ― Патроны сварены. Да, такой было. Баранников ему подстроил вариант: подарил втихаря пистолет. Но слава Богу, мне ребята подсказали, что что-то он зашел со свертком, ушел без свертка. Я нашел. Поэтому я боролся с Ельциным…

И.Воробьева ― За него же.

А.Коржаков ― За него же.

О.Чиж ― А в этом смысле, вот у вас к этому моменту уже были личные отношение, не просто рабочие, а личные?

А.Коржаков ― Я вам не ответил, какие трудности…

И.Воробьева ― Какие решения принимали.

А.Коржаков ― Так вот, самое трудное решение было – охрану сформировать. И вот в то время, когда в 90-м году его сделали председателем Верховного Совета РСФСР… Представляете, страной руководит Горбачев, его ярый враг. Под Горбачевым – Крючков, который тоже не симпатизирует Ельцину. Дальше- Язов, и так далее – всё такое древнее, что никто Ельцину помогать в этом плане не будет. И вот мне нужно было сформировать ему охрану. Слава богу, что тогда навстречу Хасбулатов мне шел. Он был первый зам и подписывал буквально любой приказ, чтобы по количественному составу, по вооружению, и так далее… Но ведь надо было еще и обучать, надо, чтобы они на посту не спали. Дома у Ельцина, в квартире… сколько людей таких было спящих…

И.Воробьева ― А как доверять, вообще, людям?

А.Коржаков ― Потому что, кого брать-то? Если в «девятке» – там поколения складываются… Если я 8 лет работал на «трассе», когда я мог на толпу посмотреть одним взглядом и легко определить, кто из них опасный – легко. А из простых, из молодых ребят…

О.Чиж ― Кстати, сейчас это работает?

А.Коржаков ― Сейчас уже почти все на пенсию ушли.

О.Чиж ― Я понимаю, но рефлексы, наверное, остались – вот так вот, когда видите толпу?

А.Коржаков ― Если мне надо, я замечу, не волнуйтесь. Тогда надо был опыт передавать. Хорошо, что меня водители выручали, ребята многие, кого на пенсию убрали, но они еще были будь здоров. А вот по личной охране было труднее. Очень сильно мне помог будущим адмирал, тогда капитан 1-го ранга Захаров Геннадий Иванович. Начинали с нуля, не имея ни погон… Как можно было человеку выдавать оружие, заставлять его в случае опасности стрелять – и потом, кто бы за это отвечал? У меня были случаи там неоднократные: три выстрела. Два, слава Богу, выжили, а один погиб парень.

О.Чиж ― А выстрелы – кого в кого?

А.Коржаков ― Хулиганили!

О.Чиж – А ― а, то есть меж собой.

А.Коржаков ― Да. В том-то и дело. Кто начинал играть в эту… слово-то забыл – когда они «по-македонски» любители были стрелять. Сначала без патронов, а потом нечаянно кто-нибудь засовывал патрон – выстрел получался. Другой балбес, который потом был начальником охраны у Руцкого, тот вообще… патрон в патроннике не должен был быть на посту – нет, он обязательно засовывал втихаря. Подполковник милиции, между прочим, обученный. Ну, уронил – пистолет тот выстрелил – парень год почти руку лечил. НРЗБ посылать операцию делать. Это всё такие мелочи, которые потом, может быть, выясняются. А ведь Ельцин этого знать не должен был. Тут трудности те, которые… Я ведь начальником-то никогда не был и не хотел им быть. Жизнь заставила.

И.Воробьева ― Нам совсем мало времени остается – 8 минут, а вопросов еще примерно 200. Придется задать только два или три. Перескакиваю очень сильно к 93-му году. Тоже события, все знают какие, все прекрасно понимают опасность и всё такое. Но пишут, что в 93-м году вы были тем человеком, который лично арестовывал Хасбулатов и Руцкого.

А.Коржаков ― Да.

И.Воробьева ― Это чье решение было, и каково это – арестовывать людей, которые весьма важные в этой стране.

А.Коржаков ― Которые подняли, в общем-то, оружие, первыми пустили кровь. 140 человек накануне погибло у Останкино. Решение… как раз было все нормально.

И.Воробьева ― Нет, а кто принимал решение?

А.Коржаков ― Как? Ельцин принял решение о штурме Белого дома. А дальше просто… Я мог находится с ним все время. Потому что, когда Ельцин приехал на дачу в Барвиху, Наина сразу подняла вопль: «А где Коржаков!? Почему он не здесь? Почему он не с тобой, Боря!? Это он там за толстенными стенами Кремля, а мы здесь как будем? На нас сейчас «зюгановские» или «макашовцы» налетят сейчас – мы ничего не сможем сделать: ни убежать…». Вот такой был идиотизм. А я вел свою боевую часть, службу безопасности президента так же на штурм Белого дома. Потом многие ребята получили за это ордена даже, медали, потому что непосредственно участвовали в боевых действиях, непосредственно шли на пули. Не только группа «А», не только «Вымпел», не только грачевские ребята.

О.Чиж ― Когда вы шли их арестовывать, вы абсолютно с холодным разумом шли или все-таки в этот момент эмоции как-то… злость – я на знаю что – раздражение?..

А.Коржаков ― Знаете, у меня эмоции были до этого, потому что Ельцин мне втихаря сказал: «Если удастся, лучше бы их там кончить, и тему закрыть, и всё». Но я патрон держал в патроннике, но нигде не получилось, чтобы я с ними встретился. С кем только не встречался, только не с ними. А когда мне сказали, что они там, внизу и не хотят идти в автобус, и что их депутаты окружили. Ну, я был вынужден к ним туда спуститься. Действительно, под сто человек там депутатов было – в куче стояли – и где-то там, в глубине были эти два негодяя. Тогда я так считал. Потом, сейчас может кого… Руцкого можно простить было – все-таки контуженый. И потом, все они хотели добра России – добра России хотели все, но другое дело – каким способом.

И я, видимо, за это время озверел… потом, закопченный был – побегай по этим этажам, пороху понюхай – лицо было страшное, что, несмотря на то, что у меня голос очень мягкий, тогда, по-моему, жесткий металл прозвучал: «Хасбулатов и Руцкой на выход!» Была пауза такая длинная, может быть, 30 секунд, 50 секунд – и потом медленно все депутаты расступились, остались два эти сироты, стояли…

Ну, и дальше потихонечку начали выходить. Только единственно, что начальник охраны, который очень здорово стрелял от асфальта, тот меня попросил: «Александр Васильевич, можно я за вещами сбегаю Руцкому?». – «Ну, конечно, сбегай». Он принес баул – это примерно как ваш стол. Он еле в автобус залез. Что уж там он набрал у него, начальник охраны. Я фамилию специально не говорю, потому что тоже говорю, что человек хотел добра. И всё. И прошли. Единственное – попал Макашов. Как потом оказалось, что вовремя, потому что я не знал, что он командовал битвой у Останкино. А тут – стоит такая морда, смотрит злыми глазами. Я говорю: «Это тоже в автобус со мной». И всё, и всех троих отвезли в Лефортово, сдали прямо в камеры.

И.Воробьева ― Я понимаю, что про 96-й год надо делать отдельный эфир, как вы уже сказали.

А.Коржаков ― Да про все надо делать. У меня полно информации.

О.Чиж ― Дмитрий спрашивает так: «Тяжело ли вы принимали решение уйти от президента Ельцина, хотя я понимаю, что это не вполне можно так называть, а позже решение – написать книгу? Осознавали ли вы тогда, что тем самым становитесь персоной нон-грата в окружении президента.

А.Коржаков ― Ну, так они к этому и довели. Я был уверен, что это все очередная его фикция. Он очень часто увольнял, потом снова брал. Сгоряча. Я думал, все пройдет, изберется, успокоится, и так далее. Для этого меня и вызывал к себе, чтобы поговорить об этом, но почему-то, когда вышел из дома решил: «Встречу отменить, я эту встречу не выдержу», – сказал. После этого я только одно просил: отпустите меня на пенсию. Меня уже раз отправили на пенсию. Я получал неплохую пенсию по тем временам – 232 рубля из максимальной 250. Здесь должна была быть пенсия еще больше. – Отпустите меня на пенсию, а работу я дальше найду. Нет, не отпускали, решили меня помурыжить, да еще поиздеваться. Это такие люди… пришел Чубайс и его банда вместе с Таней. Посадить не удалось – давай, значит, мы поиздеваемся. Ну, получили то, что получили. То, что вы хотели, то и получили.

И.Воробьева ― Какое решение в 96-м году вы бы считали вот в той ситуации, может быть, ошибочным – было такое?

А.Коржаков ― Решение было самое большое – это у Ельцина, когда он принял указ – к нему Чубайс принес – об упразднении службы безопасности президента. Это была единственная, честная, преданная служба, которая работала только на Ельцина. Причем здесь Коржаков? Коржаков не понравился, надоел – господи, уберите его, слава Богу – назначаете другого: Сидорова, Пидорова… – любого, кого хотите назначайте – это ваше дело. Но службу создавали для него, и она уже имел очень хорошие результаты своей работы.

И.Воробьева ― Хорошо, а ваше решение в 96-м году? Вы же принимали тогда решение – арестовывать этих, еще что-то…

А.Коржаков ― Чего же я тех не арестовал… в доме приемов там Березовского-то? Они так ждали меня, так мечтали… НРЗБ Зачем они нужны мне были. Я был уверен, что все-таки Ельцин… Что мы с ним не работали, но он наш, он оставался наш. Но потом понял, что человек, который 2 февраля 96-го года вышел из дома, это был уже другой человек. Это был практически ходячий труп. И вот этот труп повыбирали… И когда, получилось, многие начинают вспоминать – Куликова недавно интервью читал, других ребят – оказывается, многие хотели выборы-то перенести на два года. Только обозначил все это Коржаков, потому что все боялись Ельцину что-то обозначать, а я обозначил: «Давайте перенесем на два года. Не отменим, а перенесем».

полная расшифровка

Сергей Шахрай – человек, занимавший ряд высоких должностей в руководстве страны. Но самое важное – он один из авторов конституции 1993 года. Гостем программы А-тим он рассказывал в 2018 году то, как писалась конституция в начале 1990-х. Интересно, что именно в контексте разговора о конституции возникает тема войны в Чечне и поднимаются вопросы по поводу Крыма и Украины в целом.

О.Овчаренко ― Смотрите, в интервью одном вы сказали следующее: «Когда мы с Сергеем Сергеевичем Алексеевым работали над разделом о президенте, мы уже прекрасно понимали, кто такой Борис Николаевич Ельцин. И что надо было не давать ему полномочия, а писать так, чтобы их у него не было. И мы в шутку называли наш проект «Британской моделью российского президента». Вот поясните, пожалуйста, этот тезис. Все-таки, в российской Конституции у президента полномочия то довольно серьезные и сильные.

С.Шахрай ― Как в таких случаях говорят: все относительно. С 91-го по 93-й год у нас президент возглавлял исполнительную власть. Это – максимально сильная президентская модель, это – президентская республика. Сейчас у нас в Конституции другая модель, модель Михаила Михайловича Сперанского, которую он достаточно подробно изложил в своем труде. Президент выведен из системы разделения властей, у него нет текущих повседневных полномочий.

Полномочия президента, если их внимательно анализировать, они для конкретной политической ситуации. Конфликт парламента и правительства, президент слезает с печи, меняет правительство или назначает досрочные выборы парламента. Если нет конфликтной ситуации, он может и не слезать с печи.

А.Соломин ― В нашей Конституции? Просто ведь все происходит ровно наоборот, президент уж совершенно точно руководит исполнительной властью у нас, и подозреваю, что он влезает и в законодательную, и в судебную власти.

С.Шахрай ― Опять же, как говорят в Одессе, это – две большие разницы: текст Конституции и наша практика, наша ментальность. То, что президент, а чаще – его администрация влезают в работу правительства – это нарушение Конституции. По Конституции всю исполнительную власть возглавляет правительство. И мы с вами можем вспомнить период, он, к сожалению, был меньше года, когда председателем правительства был Примаков Евгений Максимович, он опирался на поддержку всех фракций Государственной думы. Я в то время был его советником по юридическим вопросам и не вспомню ни одного случая, чтобы администрация президента лезла в работу правительства.

То есть, вот это – случай, когда текст Конституции, реальная жизнь и реальная работа правительства полностью совпадало. Другие премьеры предпочитали прятаться за спину президента, особенно в период непопулярных решений. Третьи премьеры просто на всякий случай, чтобы президент их не отстранил от должности, не высовывались.

Но мы же говорим о Конституции как об основном законе, а не о нашей повседневной практике. Мы говорим: «Конституция не сделала этого, Конституция не гарантировала того…». Кто такая Конституция? Конституция – это мы, наш президент, наше правительство. Бумага сама по себе не работает, текст сам по себе не работает.

А.Соломин ― Поэтому я и спрашиваю про поминки.

С.Шахрай ― Ну, поминки… Знаете, что нам должно помочь в этом лабиринте? Есть у юристов такое понятие – конституция реальная или фиктивная. Реальная – это когда жизнь и текст совпадают, фиктивная – когда на бумаге одно, а в жизни другое. В 93-м году наша Конституция, в общем-то, собирала из хаоса, безвластья, революции государство, она была в тот момент на 100% реальной. Все возникало на Конституции, она творила новое государство.

Сейчас степень фиктивности очень высока. Свидетельство тому – параллельные институтам власти структуры, высокая степень неисполнения судебных решений. И вообще, судебная система далека от совершенства. И вопрос в том, где вот эта точка, где звоночек, когда эффективность Конституции говорит о том, что наступил конституционный кризис и ее надо менять. 100% эффективной была Конституция в советский период, Конституция, было записано, что власть за Советами осуществляет партия.

Я помню недалеко от этого места 100-тысячные митинги «Вся власть – Советам», говорили «КПСС, отдай власть Советам». Собственно, эта фиктивность и погубила КПСС. В 92-м году конституционный суд не рассматривал идеологии, не рассматривал первичные организации, но записал: «Партия присвоила себе функции государства, поэтому не может быть восстановлена, ее ликвидация правомерна».

Сейчас у нас степень фиктивности достаточно высока, но лезет администрация в правительство. Давайте федеральный конституционный закон об администрации, парадоксальное решение… Что такое закон? Это правило поведения, уменьшается степень вмешательства, дублирования, параллелизма. Мы говорим – мало полномочий у парламента, давайте конституционный закон о парламенте. О судах есть, о правительстве есть, о парламенте боимся принять.

О.Овчаренко ― В данном случае это маловероятно, когда у правящей партии есть конституционное большинство и, по сути, она сама может изменять конституцию как хочет.

С.Шахрай ― Я надеюсь, что там тоже механизм самосохранения иногда может возобладать. И, если вопрос идет о власти этого механизма…

О.Овчаренко ― А вы думаете, она хрупкая, власть этого механизма? Или, напротив, крепкая? На ваш взгляд.

С.Шахрай ― Я в данном случае полагаюсь на социологию. Смотрите, у нас президент идет на выборы как самовыдвиженец, мэр Москвы идет на выборы как самовыдвиженец, Кожемяко идет в Приморье как самовыдвиженец. Все стесняются идти от партии. Вот ответ на ваш вопрос. Авторитет партии как механизма организации гражданского общества в стране – 2-3%. И у «Единой России»… Когда спрашивают о «Единой России» по имени – это одно. А когда спрашивают, партия это или не партия, авторитетен ли партийный механизм – 2-3%.

А.Осин ― А может дело не в том, принадлежат они партии или нет, а в том, что они свой личный авторитет не хотят делить с партией. То есть, у Собянина, у Путина высокая поддержка населения. Зачем им делить с «Единой Россией» своей рейтинг?

С.Шахрай ― Я с вами полностью соглашусь, но вопрос был о другом. Является ли «Единая Россия» и другие, называющие себя партиями, если у нас вообще многопартийная система в стране. Ее нет.

А.Соломин ― А чего не хватает принципиально партиям, которые называют себя партиями, чтобы быть партиями?

С.Шахрай ― Это – вопрос из категории «есть у нас гражданское общество?». Вы не пойдете, я, наверное, не пойду… Никто не хочет идти во власть, никто не хочет суетиться, погода плохая, еще что-то. Мы такие немножко инертные… Мы можем записать в Конституцию: «В стране двухпартийная система, первая партия называется так, вторая – так», от этого же не возникнет многопартийность и две партии.

[…]

С.Шахрай

Зачем федерализм? Разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную – это гарантия демократии, демократического устройства страны по горизонтали. Разделение власти на федеральные субъекты и местное самоуправление – это не только организация территории, это ограничение центральной власти по вертикали, это – философия федерализма. И у нас в стране заложен кооперативный федерализм, который предполагает эти законы принимать федеральные, договора, например.

А.Осин ― А вы считаете, что выборная система на губернаторском уровне не может к авторитаризму привести? И к сепаратизму, к обособлению Ведь у нас процесс такой, то разрешают выборы, то их отменяют. Тут очень сложный момент кроется с моей точки зрения.

С.Шахрай ― Согласен, но к авторитаризму скорее приведет отказ от выборов губернатора, вот тогда эта вертикальная палка по всей стране нам обеспечит авторитаризм. Я расскажу одну короткую историю, 93-й год, конституционное совещание, наши уже автономные республики в составе России 16+4=20 кричат «Это – наша традиция, право нации на самоопределение, свободный выход, мы никуда не уйдем, но давайте запишем, так должно быть, так всегда было». Ничего невозможно сделать. Если дальше будут республики и автономии – ничего не останется, вот вам Уральская республика…

А.Голубев ― А сейчас-то что? У нас национальные республики, по факту национальные республики существуют, несколько штук. Они мононациональные, со своими конституциями и президентами, со своими законами, где прописана роль так называемой титульной нации.

С.Шахрай ― Вы давно из Москвы выезжали хоть куда-нибудь в республику? В Казань съездите, в Уфу, в Махачкалу.

А.Голубев ― Там заставляют русских детей учить татарский язык, который им вообще не нужен. Вот что делают в Казани.

С.Шахрай ― Сейчас в Татарстане отменили договор с республикой. Татарский язык задвинули. Мы получим через 2-3 года Татарский национальный центр, мы получим. Я стоял на митингах в Казани, где меня припирали к чугунному столбу и кричали: «Ты, вице-премьер из Москвы, что ты будешь делать с тем фактом, что войска Ивана Грозного захватили Казань?». Страшно было жутко. Наверное, бог надоумил, я сказал: «Единственное, чего я не смогу сделать – это вывести войска Ивана Грозного из Казани». Смотрите, 93 год. В Татарстане не проходит референдум о выборах, не проходит референдум о Конституции, не выбирается Совет Федерации и Госдума. Венецианская комиссия, это – демократия через право, обсуждает и признает конституцию Татарстана 92-го года конституцией независимого государства.

Война прошла в Чечне и, кстати, договор там родился с Татарстаном. Когда мы подготовили договор, мы три года мучились. На основании этого договора прошли выборы двух сенаторов, двух членов Совета Федерации, и пять депутатов Госдумы. Я схватил протоколы выборов, помчался в Венецианскую комиссию: «Ребята, если на этой территории прошли выборы общенациональные в парламент, это – признание нашего национального суверенитета без единого выстрела. Давайте…».

А.Голубев ― Без единого выстрела много чего можно было решать. И с Чечней можно было много решать. И сегодня это было бы отдельное государство, а сегодня мы по факту имеем. Сколько до распада Союза русских было в Чечне? И сколько сегодня осталось? Вот у них, по сути, реально мононациональное государство в государстве. Это – результат в том числе вашей Конституции.

С.Шахрай ― Ничего себе. Конституция принята 12 декабря, и на основании этой Конституции Чечню вернули в состав России, в том числе – действующий президент Путин, а вы говорите, это – результат данной Конституции? Результат – это план автономизации, когда генерала Дудаева приглашали в Москву, и к нему ездили советник Краснов и депутат Денисов, и говорили: «Ты только скажи, что ты против Ельцина, и ты будешь союзной республикой». Вот где это было. Сейчас это все, слава богу, вылечено. И я надеюсь, не наступит то время, когда эти болезни вернутся.

А.Осин ― Вы же разводили Советский Союз? Ну как бы вы участвовали… Вы же крымчанин? Скажите, пожалуйста, вы за присоединение Крыма или против?

С.Шахрай ― Естественно.

А.Осин ― Когда обсуждались все проблемы, связанные с Беловежскими соглашения, как, во-первых, вы ставили позицию по вопросу о Крыме, и вообще как она стояла. И стояла ли вообще. Просто интересно узнать, на самом деле.

С.Шахрай ― Спасибо. Статья 73-я СССР, право на свободный выход. Беловежское соглашение и договор о Содружестве независимых государств подписан когда? 8 декабря 91-го года. Когда ушла последняя союзная республика из состава СССР? 1 декабря 91-го года, референдум на Украине: 90% за независимость. Это – 14 из 15 ушедшая из состава СССР. Что 8 декабря развалили? Да посмотрите на даты, загляните в календарь. Когда мы поздравляем все эти республики с независимостью от…

А.Осин ― А зачем тогда было это писать?

С.Шахрай ― А что вы предлагаете?

А.Осин ― Ничего, я пока вас спрашиваю.

А.Голубев ― Сохранить государство, сделать такой документ, который позволил бы сохранить существующие границы…

А.Осин ― Тем более, был референдум, 80% высказались за сохранение Союза. К сожалению, я голосовал против, за что я себя…

С.Шахрай ― Я голосовал «за». Еще раз, наверное, кто-то арифметику понимает. Из 15 союзных республик 14 воспользовались правом свободного выхода, и ушли из СССР. 8 декабря кто-то должен был выписать справку: «Король умер, да здравствует король». Это все равно, что обвинять в смерти пациента врача…

А.Голубев ― НРЗБ потом говорил, что «мы там собрались в Беловежской пуще, по сути, осуществили переворот». Это не просто собрались и справочку подписали, это такой настоящий переворот по развалу государства с целью захвата власти определенными лицами. Вы, как человек, который работал на Ельцина, были заинтересованы в том, чтобы Ельцин получил власть. И вы просто это оформили, потому что вам власть нужна была.

С.Шахрай ― Да нет, чепуха просто. Вы не владеете ни цифрами, ни законами формальной логики, ни даже датами в календаре. Что можно было развалить 8 декабря? И что можно было записать 8 декабря?

А.Голубев ― Вы свидетельство о смерти подписали, причем там написана причина смерти другая.

С.Шахрай ― В 22 году Союз СССР образовали 4 республики. Ну, на бумаге. РСФСР, Белоруссия, Закавказская федерация и Украина. ЗСФСР исчезла в 38-м году, а каждая из ее частей ушли из СССР до конца августа 91-го года. Кому еще, как не этим троим, решать судьбу созданного ими государства? Или всем до сих пор воевать, как в Югославии? В Боснии? Герцеговине?

А.Голубев ― Слушайте, Великая Отечественная война длилась 5 лет, так долго, Вторая мировая война… Зачем надо было устраивать, столько людей погибло, договорились бы, понимаете, с Германией.

С.Шахрай ― А почему вы не зададите этот вопрос населению и парламенту этих республик, которые проголосовали за выход из СССР? Почему вы не зададите этот вопрос им?

А.Голубев ― Причем здесь они, если мы говорим за себя? Почему Россия не боролась за сохранение Союза? Почему Москва не боролась за сохранение страны. Почему просто взяли, собрались и оформили?

А.Соломин ― Мы просто сейчас по кругу пойдем…

А.Голубев ― Чечня хотела выйти, почему ей не дали? Почему здесь решили воевать?

С.Шахрай ― Есть граница, есть черта, за которой уже Россию не сохранишь. Это была Чечня.

А.Голубев ― А Украина, где огромное количество русских – окей, другое государство, нет вопросов.

С.Шахрай ― Все наше правительство, первое правительство, гражданская война, потом СССР образовали и распад СССР, все связаны с Украиной. Всегда Украина это инициировала, всегда организовывала.

Возвращаясь к Крыму. Меня объявили персоной нон-грата, тот же Кравчук на Украине, потому что я в договор об образовании СНГ записал статью пятую, что граница между Россией и Украиной признается до тех пор, пока Украина в составе СНГ. Выходит Украины из состава Содружества открывал вопрос о судьбе Крыма, это предполагало наличие переговоров на эту тему и возвращение вопроса о Крыме в повестку дня.

Я не виноват, что в 97-м году подписали отдельный договор с Украиной и все эти границы зафиксировали, хотя история Крыма – это еще и 19-й год, и 54-й год. И вот эта статья пятая удерживала Украину в составе СНГ лучше, чем экономика и еще что-то.

А в 92-м году я написал международный договор и закон о превращении Крыма в особую экономическую зону двух государств, вместо яблока раздора – чей он, украинский или русский, я предложил на территории Крыма создать особую экономическую зону и доходы делить пополам.

То есть, надо было конфликт и распад переключить на созидание, на особую экономическую зону.

А.Соломин ― А суверенитет за кем закреплялся?

С.Шахрай ― В преамбуле пишется: вопрос суверенитета не решается этим договором. Пусть следующее поколение…

О.Овчаренко ― А кто тогда местные власти в Крыму?

С.Шахрай ― А какая связь между суверенитетом и местными властями?

А.Осин ― А милиция чья?

С.Шахрай ― Особая экономическая зона. Договор международный ратифицируется двумя правами. Это означает выход из юрисдикции всей системы органов… Украина считает своей территорией, мы считаем своей территорией, сегодня этот вопрос не делится ни голосованием, ни войсками, ничем. Давайте отложим его потомкам и займемся экономикой.

15 млрд долларов Китай выделил, все согласования прошли. И эти деньги остались нереализованными, потому что Россия и Украина не договорились.

А.Осин ― А Ельцин не поднимал вопрос о Крыме и Севастополе, или он вообще не звучал, что как все есть, так и закрепили, просто как историческая справка?

С.Шахрай ― Мы зафиксировали, что пока мы вместе с Украиной в СНГ, вопрос Крыма закрыт. И мы решили отдельно в 92-м году вопрос Севастополя, его статус – база Российского Черноморского флота. Вот этот вопрос был решен.

А.Соломин ― А какова судьба 5 статьи в итоге?

С.Шахрай ― Статья пятая и сейчас жива, но в 97-м году заключен двухсторонний договор… Не возвращается действие договора, прошел референдум, Крым – российская территория, кому бы не нравилось или не нравилось.

А.Осин ― То есть, вы как юрист, законность присоединения была безупречной?

С.Шахрай ― Абсолютно безупречно, это законом заложено в действующей Конституции, я сегодня выставку заканчиваю, там федеральный конституционный закон о вхождении Крыма и федерального города Севастополь в состав России…

А.Голубев ― А с точки зрения международного законодательства?

С.Шахрай ― Референдум. Нам не надо было показывать этих зеленых человечков, еще чего-то. У меня и там сейчас родственники есть. Люди же голосовали искренне и честно. Почему мы сделали вид и убедили всех остальных, что это сделали наши силовики? Мы сами похоронили вот эту легитимность референдума и возвращения.

А.Осин ― А вы думаете, он бы состоялся, если бы не поддержка такая, минимальная хотя бы…

С.Шахрай ― Состоялся бы, они были заняты Майданом…

А.Соломин ― Позвольте я уточню. Если сейчас Украина НРЗБ договор о дружбе с Россией, правильно ли я понимаю , что в таком случае для Украины вступает в силу действие вот этой пятой статьи…

С.Шахрай ― Нет, они же из СНГ вышли, они в прошлом году оформили.

А.Голубев ― Вы сказали, что легитимность присоединения похоронили. А теперь тогда что делать? Ну вот присутствием зеленых человечков мы похоронили легитимность присоединения.

С.Шахрай ― Юридически и сам референдум, и конституционный закон о вхождении Крыма и Севастополя юридически безупречны, это можно доказать в любом международном суде. Мы говорим…

А.Осин ― Я сомневаюсь в этом.

А.Соломин ― Извините, я долго думаю, меня не оставляет тема сейчас юридическая. Правильно ли я понимаю в таком случае, Украина, отказавшись от договора в СНГ в свое время, отказываясь сейчас от договора о дружбе с Россией, получается, возвращается к ситуации, когда границы между Россией и Украиной не существует?

С.Шахрай ― Не существует.

А.Соломин ― Как же в такой ситуации быть? Они должны принять какой-то свой закон о суверенитете, который определит границы или что?

С.Шахрай ― Юридически это означает, что когда-то конфликт закончится, и надо будет заключать новый договор и проводить демаркацию границ. И у нас с Японией нет границы, это не означает, что надо торопиться, суетиться и идти на какие-то там уступки.

А.Соломин ― Они открывают дверь к диалогу о статусе Крыма.

С.Шахрай ― Вопрос о границе… Для нас он не стоит, мы провели референдум, приняли конституционный закон… На Украине, отменив договор, они открыли вопрос границы в глазах мировых сообществ. У них нет границы с Россией легитимной, демаркационной, ее нет.

А.Осин ― Чтобы закончить вот эту тему. С юридической точки зрения поясните, пожалуйста, о будапештском меморандуме. Потому что одни ссылаются как на то, что мы обещали не трогать украинские границы, другие говорят, с нашей стороны, что этот меморандум не был ратифицирован. Вот юридический статус этого документа, ваш комментарий хотелось бы.

С.Шахрай ― Вы в своем вопросе, собственно, и ответ сформулировали. Этим меморандумом можно и нужно руководствоваться на переговорах. Но, поскольку он не ратифицирован, он не имеет обязательного юридического значения. Это – фиксация некоторого согласия на тот момент.

А.Осин ― Типа джентльменского соглашения?

С.Шахрай ― Юридически он не действует.

А.Голубев ― Вы следили на конфликтом в Керченском проливе, вот кто там прав и виноват?

С.Шахрай ― Врать не буду. Я не следил. Я про другое скажу. Я предложил между Россией тогда и Крымом под Керченским проливом проложить три тоннеля, не строить мост, мост всегда будет яблоком раздора, всегда будут неуправляемые катера, самолеты с начинкой. Три тоннеля. На берегу делаются сегменты бетонированной труды 6-8 метров в диаметре. Кладутся на дно, выкачивается вода. Мы получаем больше, чем метро, канал для машин, канал для поездов. И третий туннель – для коммуникаций.

О.Овчаренко ― Как Ла-Манш?

С.Шахрай ― В принципе – да.

А.Осин ― Но это дороже сильно.

С.Шахрай ― Это 66 млрд. Сколько в мост бабахали? 540? Я достучался до Совета безопасности, до президента, до ФСБ. Чтобы от меня отстать, сказали: «Сергей Михайлович, нужен и мост, и тоннель». Все деньги ушли на мост, тоннеля не будет, от этого и безопасность, и коммуникации будут достаточно долго под угрозой.

А.Соломин ― Есть ли краткий ответ на вопрос «Как России вернуть доверие Украины?». Доверие или хотя бы расположение, вот ту самую дружбу.

С.Шахрай ― Сейчас не вернуть. Но ситуация не безнадежна, вы правильно сказали. У нас работает 6 млн украинцев на территории Российской Федерации. Это вот та ниточка, те каналы, которые это доверие вернут. Общая история. Надо менять власть демократическим путем. Выборы будут, Порошенко не останется.

А.Соломин ― То есть, время лечит?

С.Шахрай ― Время, время. Если нет решения сегодня, оно будет завтра. Не надо торопиться.

Полная расшифровка

В программе «Разбор полета», которую в 2018 вели Марина Максимова и Станислав Крючков, последний пресс-секретарь Бориса Ельцина Дмитрий Якушкин описал то, как была устроена работа в Кремле в конце 1990-х годов и чем она отличается от работы Кремлевской пресс-службы сегодня.

С. Крючков ― А вот вы для себя как этот вопрос решили? В 1998 году для вас началась государственная служба. Вы, став пресс-секретарем Ельцина, перестали в этот момент быть журналистом? Начался принципиально иной этап в жизни?

Д. Якушкин ― Да, конечно, принципиально иной этап жизни. Я вам скажу, что это одна из особенностей работы пресс-секретаря на этом месте и вообще пресс-секретаря как такового, в принципе, в любой структуре. Когда вы приходите на это место из журналистики, вы очень хорошо понимаете запросы журналиста. Вы понимаете, с чем к вам приходят люди, что они задают в общении по телефону или лично. Тогда было совершенно другое общение между пресс-секретарем и журналистами, не как сейчас. Люди приходили к нам в Кремль, заказывали пропуск, уже ходили по коридорам, смотрели, что лежит на каких столах, какие документы, видели, кто с кем проехал в лифте, из этого делали какие-то заключения. Это была совершенно другая атмосфера. Так вот одна из особенностей этой работы заключается в том, что если вы приходите сюда из журналистики, вы не должны забывать о том, что представляете определённое ведомство под названием, в данном случае, власть. Первого человека в стране. Но в любом случае, не надо забывать, что вы представляете и институт. А с другой стороны, вы прекрасно понимаете повестку дня и запросы тех людей, которые находятся с той стороны стенки.

Д.Якушкин: Тогда было совершенно другое общение между пресс-секретарем и журналистами. Люди приходили к нам в Кремль

М. Максимова ― Скорее, вы оказались по другую сторону баррикад.

Д. Якушкин ― Часто я не мог им сказать «нет», а информации было очень немного, надо сказать. Информационная картина дня было очень скукоженная, очень узкая. Там было не так, что вот сегодня мы об этом поговорим, а ещё что-то на завтра оставим. С информацией было скудно. Но было много информации вокруг, конечно. Но я, учитывая, что ее было мало, старался дозировать, чтобы все были довольны. Я входил в их положение. Я могу сказать, что мои коллеги, которые относились к журналистам, в общем-то, достаточно не то чтобы пренебрежительно, но как людям, с которыми нельзя иметь отношения…

С. Крючков ― Коллеги по администрации?

Д. Якушкин ― Да, чиновники. Считали, что журналисты вас всё равно подведут, договориться с ними нельзя, доверяться им нельзя, они вас всё равно обманут. В общем, это другие люди.

С. Крючков ― А позиция Ельцина на этот счёт какой была?

Д. Якушкин ― Ельцин, как известно, относился с крайним уважением. Вообще он с уважением относился к людям. Может быть, это сейчас вызовет некоторое недоумение, но, во всяком случае, я его застал именно таким. А к журналистам особое отношение. И этому есть объяснение: Ельцин пришел к власти с помощью свободных СМИ. В этом нет ничего удивительного.

С. Крючков ― Вы говорите, вы представляли в этот момент времени институт. А лично человека вы представляли? Вот такой контакт экзистенциальный, что ли, жизненный с Борисом Николаевичем удалось установить?

Д. Якушкин ― Жизненный контакт был, иначе было бы сложно там работать. И это тоже было предопределено тем, что… Мы не чувствовали, что это совсем последний, но ясно было, что это какой-то ограниченный срок пребывания этого человека у власти. И поэтому это тоже облегчало работу. Во-первых, круг людей, который был вокруг Ельцина, был очень узким. Вот возвращаясь к «Комсомольской правде»: в чём была прелесть «Комсомольской правды»? Может быть, потому что мы были молодые, или потому что нас объединяло какое-то дело, я не помню никаких интриг. Но если я сейчас скажу, что не было интриг в Кремле, то никто в это не поверит.

С. Крючков ― На самом деле не поверят.

Д. Якушкин ― Никто не поверит. Ну, как бы вам сказать, все были заняты работой. Повестка дня была очень четко очерчена. Это облегчало работу. Положение было настолько тяжелое, что я не боялся быть уволенным. Оно было тяжёлым, но это облегчало мою работу, потому что я понимал, что надо делать. Я не держался за это место.

С. Крючков ― Сколько раз было такое ощущение, что вот, я могу поплатиться, могут уволить?

Д. Якушкин ― Считаю, что я старался действовать достойно: минимизировать издержки. И такого, чтобы какая-то колоссальная ошибка — такого не было. Другое дело, что гнев самого Бориса Николаевича — вот он мог появиться. Вот это да.

С. Крючков ― А в чём это проявлялось?

Д. Якушкин ― Ну, например, он крайне не любил опоздавших. Однажды у меня был такой случай — не по моей вине, но я опоздал на одну встречу, которая проходила за городом. Он ко мне подошёл прямо вплотную. Я думал, что…

М. Максимова ― Убьёт прямо.

Д. Якушкин ― Да. Но, тем не менее, кстати говоря, ни одного слова мата, и не перешел на «ты». Что-то он сказал такое… Ведь он же был очень большим, физически большим.

М. Максимова ― Одним своим видом…

Д. Якушкин ― Да, своим видом. Я думаю, что он не только физически, физиологически был большим — он был широким. И он прямо: «Как, вы?…» Объяснение было техническое. Условно говоря, я мог сказать, что поздно узнал. Это действительно было так. Но в этот момент ничего нельзя было сказать. Но потом он это выплеснул — и всё. Опять же, поймите правильно, это не значит, что мы с ним побратались. Всё было очень строго, но доверительно. Но вот он своим видом подал. Естественно, c тех пор я знал, что никогда, ни под каким предлогом — технически, ты виноват, ещё кто-то виноват. Объяснений здесь быть не может. Но вполне возможно, что он мог тогда меня уволить, безусловно.

С. Крючков ― Я помню вот эти кадры, когда Ельцин передает чемоданчик Путину. Потом заснеженный кремлёвский двор, Борис Николаевич садится в «мерседес» и уезжает, и вы среди прочих стоите и машете ему рукой. А кто писал тексты того новогоднего обращения 31-го, где прозвучали слова: «Я устал, я ухожу»?

Д. Якушкин ― Я не имел к этому отношения.

С. Крючков ― А как вы узнали об этом? Вы раньше других узнали об этом?

Д. Якушкин ― Нет, я узнал, что Ельцин уходит, в это же утро, 31 декабря. Только очень рано. Но 30 декабря я не знал.

С. Крючков ― Потом были еще пара лет в администрации, несмотря на то, что…

Д. Якушкин ― Нет, я был очень короткое время в администрации. Я работал советником главы администрации, но потом я ушёл, наверное, через год.

С. Крючков ― Это была такая формальная должность, номинальная?

Д. Якушкин ― В принципе, да. Это была работа, которая была несопоставима с той работой, с той ответственностью, которая была на мне, когда я был пресс-секретарем.

С. Крючков ― И сегодня вы занимаетесь консультированием в сфере…

Д. Якушкин ― Я преподаю.

С. Крючков ― Преподавательская работа.

Д. Якушкин ― Да. Я общаюсь со студентами. И мне, в принципе, это нравится, потому что я получаю от студентов колоссальный фидбэк. Я чувствую, чем они живут. И мне нравится, что они задают правильные, адекватные вопросы.

С. Крючков ― Возврата в прежнюю стезю, в профессию журналиста, уже не было? Или не было желания к этому?

Д. Якушкин ― В какой-то момент я решил, что я уже не могу туда возвращаться. И, кстати говоря, во всём мире это не принято. Если вы становитесь чиновником, становитесь пресс-секретарем…

М. Максимова ― Пути назад нет.

Д. Якушкин ― Да, потому что до этого вы типа спрашивали, и вы считали, что вы делаете интервью, а после этого вы отвечаете. И назад — это уже как бы не принято.

М. Максимова ― А вы в тот момент, когда принимали это решение, понимали, что вы сейчас делаете этот шаг, и обратно вы уже никогда не вернетесь?

Д. Якушкин ― Нет, я думал о другом. Я думал, конечно, о колоссальный ответственности. Просто возвращаюсь к личному, раз уж у вас такая программа: когда меня назначили, я думал, что жалко, что моего отца нет в живых. Вы сейчас, опять же, может быть, не поверите, но я к этому отнесся крайне спокойно. Один из таких ярких моментов моего назначения. Меня назначили, я специально вышел из Спасской башни и прошел пешком по Красной площади. Из Спасской башни тогда был только служебный выход. Сейчас его открыли, а тогда можно было выйти только со специальным пропуском. Я прошел по Красной площади, сел в метро и приехал к моей маме пить чай. И вот это я запомнил больше всего. Это сочетание чего-то очень домашнего, бытового с чем-то очень официальным и государственным. Вот это дает такой вкус к жизни.

М. Максимова ― То есть, у вас это всё сочеталось НРЗБ.

Д. Якушкин ― С одной стороны, я участвовал в этом, с другой стороны, у меня такое ощущение, что я смотрел на это со стороны. Да, я начал с этого ощущения: когда меня назначили, я жалел, что вот кто бы порадовался, это был бы мой отец. Вот я к этому спокойнее отнесся, а для него это было бы… не радость, в смысле, восторг, а интересно. Потому что он всю жизнь служил государству. И в принципе, я думаю, что он бы никогда не думал, что я, как человек более либеральных взглядов, чем он… А он был человек очень партийных, советских в хорошем смысле этого слова взглядов, участник войны. Да и потом, он работал в службе, где… Но, особенно после того, как я съездил в командировку во Францию, скажем так, если он остался твёрдым искровцем, твёрдым ленинцем, я сдвинулся в сторону социал-демократии. Но я уверен, что он никогда не думал, что меня назначат на такой государственный пост. И вот сам факт, что он не думал, а меня назначили, доставлял такое заочное удовольствие. Я жалел, что его нет в живых, потому что с ним я бы это обсудил. А больше как бы обсудить это было не с кем, понимаете. Все остальные воспринимали это больше с формальной точки зрения. А он бы посмотрел на это изнутри.

С. Крючков ― Сегодня, общаясь со студентами, вы говорите им о том, как субординировать между собой частное и профессиональное служение, долг Родине и так далее? Или эта тема как-то сама собой выкристаллизовывается в жизни каждого?

Д. Якушкин ― Нет, я им ни о чём таком не говорю, естественно. Я им говорю о том, что вообще надо правильно думать. Время может измениться, и хорошо бы держаться каких-то основ, чтобы не было мучительно больно, чтобы не было мучительно стыдно. Это сложно, потому что в жизни есть компромиссы, безусловно. Времена мы не выбираем. Мы хотим делать карьеру, развиваться, двигаться вперед, обеспечивать свои семьи и так далее. Но при этом лучше придерживаться каких-то базовых понятий для того, чтобы, условно говоря, когда обстановка изменится, вы не жалели, что вы где-то что-то не сказали, что-то не сделали. У вас будет чувство, что вы сделали, или старались, по крайней мере, сделать всё правильно.

С. Крючков ― А насколько сегодня изменились времена в плане журналистики по сравнению с периодом вашего, скажем так, акме?

Д. Якушкин ― Ну, это вам лучше говорить. Конечно, я не знаю, как сейчас работает пресс-секретарь, какие его ежедневные отношения. Я знаю Дмитрия Пескова и уважаю его.

М. Максимова ― Ну вот внешне…

Д. Якушкин ― Я могу только сказать о том, что мы не могли приказывать. Не знаю, как сейчас, но мы не могли приказывать. Если мы не хотели, чтобы что-то появилось в эфире, или кто-то что-то написал… Тогда же была ещё бумажная журналистика развита. И условно говоря, я вспоминаю: каждое утро начиналось с развернутых обзоров прессы. «Коммерсантъ», «Московский Комсомолец» – кто только ни ругал Ельцина! Какая была полемика! Если мы что-то хотели (мы — это представители власти или пресс-секретарь, который представлял власть), мы могли только как-то очень осторожно попросить, сказать: «Ну хорошо, оставьте вот это и это, ну а это-то зачем?». Как-то вот так. Но попросить! Ни в коем случае не скомандовать командирским голосом.

С. Крючков ― А опосредованно влиять? Через людей, которые имеют возможность…

Д.Якушкин: Я узнал, что Ельцин уходит, в это же утро, 31 декабря. Только очень рано. Но 30 декабря я не знал

Д. Якушкин ― Смотрите, я был пресс-секретарем, официальным, публичным человеком. Я старался всегда вступить в диалог. Когда я чувствовал, что газета занимает очень антипрезидентскую линию (у меня было несколько таких случаев), я встречался с главными редакторами и говорил: «Ну да, слушайте, мы всё понимаем. Но давайте как-то уравновесим это». Но в любом случае это были переговоры — нормальные, открытые переговоры. Это был диалог. Кстати говоря, вы спросили, что я говорю студентом. Я им говорю: лучше диалог.

М. Максимова ―

Вот мы сейчас говорили о свободе СМИ. А если говорить о какой-то вашей свободе как пресс-секретаря главы государства. С одной стороны, вы должны придерживаться определенной линии. С другой стороны, вы же не получали текст, написанный на бумажке. Где вот эти границы, вот этот коридор? Его как-то можно описать?

Д. Якушкин ― Это всё зависит от вас. Это второе важное качество. Вы должны знать ваш предмет. Во-первых, если вы работаете с конкретным человеком, хорошо бы, чтобы у этого человека был вкус к общению с прессой, и он понимал, что это нужно. Не то, что сегодня это так, а завтра это можно выбросить. Нет, это нужно, потому что это часть публичной жизни. Часть его политической жизни. Это первое. А второе: вы не можете знать абсолютно всё, но вы можете быть в курсе тенденций. Неважно, где вы работаете — в Кремле или ещё где-нибудь. Вы должны хорошо знать этот предмет или ту область, которую вы в данном случае представляете. Конечно, часто случается, условно говоря, что вас спрашивают ночью. Вы не консультируетесь с главным спикером по всем вопросам, безусловно. Вы должны знать стратегическую линию, вы ее чувствуете, вы ее понимаете.

С. Крючков ― Сегодня, на ваш взгляд, стратегическая линия формируется одним человеком в стране? Имеет ли такого рода свободу сотрудник нынешней кремлевской пресс-службы?

Д. Якушкин ― Я не могу сказать, что я имел свободу. Просто государство было другим, обстановка была другой. Средства массовой информации были очень мощным участником всего политического процесса. Люди обращали внимание на то, что написано в газетах. И телевидение было другим. Телевидение было разным.

С. Крючков ― Сегодня иные запросы?

Д. Якушкин ― Я не уверен. Запросы могут быть такие же, ответы на эти запросы — нет.

С. Крючков ― Ответы не поступают.